А.Ю. Агафонов

Смысл как единица анализа психического

В статье предлагается и обосновывается выбор единицы анализа психики. Развиваемый подход является попыткой описать психическую сферу человека как текстовое образование, в котором смысл является элементарной единицей.
Ключевые слова: смысл, знак, текст, психическая сфера, область смысла.
В силу того, что мы находимся в    мире, мы приговорены к смыслам
М. Мерло-Понти

История развития психологии изобилует попытками определения генетически первичной единицы анализа психики. На роль доминанты психического предлагалось: “ощущение”, “состояние сознания”, “акты сознания”, “реакция”, “рефлекс”, “гештальт”, “установка”, “предметное действие”, “когнитивная схема”. При желании этот ряд вполне можно было бы продолжить. Чем же обусловлено неутомимое желание методологов, академических психологов обнаружить неразложимые элементарные психические образования ? Очевидно, что понимание природы высших психических функций, раскрытие механизмов функционирования сознания (а, значит, и прояснение роли бессознательных процессов в психической жизни), объяснение принципов формирования “картины мира” человека невозможно без ясного представления об исходных психических формах, которым имманентно присуще саморазвитие и которые в латентном виде содержат весь психический потенциал человека. Описание единицы психического есть необходимое методологическое условие для формирования психологической теории и выбор такой единицы определяет контуры возможной теории. Не секрет, что в психологии по сей день не существует сколь-либо содержательной общепсихологической теории. Это положение традиционно объясняется тем, что, мол, предмет изучения очень сложен, многогранен, и невозможно в “прокрустово ложе” теоретической модели вложить все богатство человеческой натуры. Отчасти, это, конечно, так; но следует подчеркнуть, что, во - многом, отмеченное обстоятельство обусловлено тем, что в качестве единиц анализа психического выбирались частные, локальные и не отражающие специфику всего психического целого, единицы. В связи с этим, известные психологические теории и концепции, будь то структурализм, функционализм, бихевиоризм, психоанализ или гештальтпсихология, превращая единицу анализа в средство объяснения, пытались всю феноменологию объяснить на основании своих узкоограниченных исходных посылок (отсюда, например, в психоанализе, творчество трактовалось как эффект сублимации). В сущности, выбор единицы анализа психического и определяет ракурс исследования, заданный установленной этим выбором парадигмой. Поэтому, в качестве такой единицы должно быть выбрано не нечто фрагментарное и специфическое и, вместе с тем, естественно, не многослойное, многоуровневое психическое образование, но содержащее все “необходимое и достаточное” для анализа и объяснения психических явлений. Еще Л.С. Выготский писал, что психология “должна заменить метод разложения на элементы методом анализа, расчленяющего на единицы. Она должна найти эти неразложимые, сохраняющие свойства, присущие данному целому как единству, единицы, в которых в противоположном виде представлены эти свойства...”[3]. Под единицей Выготский понимает такой продукт анализа, который обладает всеми атрибутами, присущими целому, который соприроден целому. Второе основное требование к выделению единицы анализа заключается, по мнению Выготского, в неразложимости частей, единстве свойств этой элементарной единицы. То есть, иначе, невозможна никакая редукция относительно описываемой психической сущности. Необходимо также добавить, что на наш взгляд едва ли не важнейшим требованием, определяющим выбор такой единицы, является ее принципиальная несводимость к физиологическому или социальному плану. Объяснение психических феноменов следует искать в рамках психологического, не прибегая к языку физиологии, биомеханики, биологии, антропологии, педагогики, социологии и всех тех дисциплин, которые примыкают к психологии. В противном случае, мы всегда будем иметь дело с редукционистскими объяснениями.

Несмотря на все многообразие предложенных вариантов решения, проблема выделения единицы анализа психики является по сей день актуальной. Невозможность справиться с этой важнейшей методологической задачей в течение нынешнего столетия не делает сами поиски позитивных решений абсурдными. Более того, такие поиски стимулируют развитие психологической науки, способствуют приращению нового знания. Достаточно вспомнить, сколько закономерностей было раскрыто в психологии восприятия в рамках гештальт - подхода, или насколько революционны были идеи Фрейда относительно бессознательного. Лучшему пониманию механизмов психической регуляции, пониманию генезиса предметного действия мы во многом обязаны представителям деятельностного подхода (А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец, В.П. Зинченко). То есть, с одной стороны, выбор единицы анализа психики создает фундамент для возможных теоретических построений, с другой стороны, определяет русло исследований, ограничивая объяснительные средства самого исследователя. От аксиоматических положений, постулирующих выбор единицы анализа, во многом зависит разрешающая способность теоретической модели. Очень важно, при этом, принимать во внимание те ограничения, которые накладываются этим выбором. Если они не учитываются, возникает соблазн всю полифонию психического объяснять, исходя из одного единичного принципа (отчасти так получилось с теорией установки). Естественно, возникает резонный вопрос: а возможно ли создание единой психологической теории ? Пусть даже скромнее: возможно ли создание единой психологической теории познания ? Достижим ли синтез различных теоретических направлений на основе новой парадигмы, которая, в свою очередь, должна явится следствием ревизии существующих представлений относительно единицы анализа психики ? Или же, здание психологии, по-прежнему, будет представлять собой многоквартирный дом с непрочным фундаментом ? По нашему убеждению, будущее связано не с дальнейшей дифференциацией знаний[1], а с углублением интеграции различных областей психологии. Синтез накопленного теоретического и психотехнического знания, выработка принципиально новых объяснительных схем, позволяющих выйти за рамки частных подходов - вот те тенденции развития психологической науки, которые, на наш взгляд, должны определить облик психологии в ХХI веке. Однако, сам процесс интеграции психологических течений не может произойти стихийно. Так или иначе необходимо пересмотреть господствующие в психологии представления, многие из которых можно расценивать как фикции (в адлеровском понимании).

По мнению В.М. Аллахвердова, психологи в настоящее время очень много умеют, но, по-прежнему, очень мало знают [2]. Дефицит знаний обнаруживает себя при объяснении, казалось бы, даже самых простых феноменов, как-то: формирование образа, механизм сличения, перцептивные иллюзии, забывание и т. д. Объяснительный потенциал психологии явно недостаточен, что вызывает недоверие как к самой сфере знания, так и к деятельности практических психологов со стороны обывателя. Вместе с тем, это порождает известную неудовлетворенность в самой профессиональной психологической среде. Тем положением, которое сложилось в настоящее время в теоретической психологии, не удовлетворены прежде всего профессионалы - психологи. Перефразируя Аллахвердова мы бы сказали, что психологи многое умеют не благодаря знаниям, а вопреки незнанию. Существует даже весьма распространенное мнение, что психология является не наукой, а особой сферой знания, а прикладные области психологии - и вовсе представляют собой вид искусства; что в психологии не существует сколь-либо устоявшегося знания, а возможные теоретические построения и трактовки тех или иных феноменов есть произвольные спекуляции (зачастую, весьма глубокие по содержанию) исследователей. Для научной психологии такая ситуация неприемлема. Результаты тех или иных исследований не просто должны независимо проверяться, но и интерпретироваться в соответствии с базовыми инвариантными положениями, и только в этом случае они могут являться фактами науки. В этом смысле в сфере психологии личности ситуация не выдерживает всякой критики. Чаще всего интерпретации, существующие в рамках теорий личности, являются неверифицируемыми и отражают единичное понимание на основе частной теории. Как уже отмечалось, такие интерпретации могут быть очень глубокими и интересными по содержанию, а иногда и фантастически интересными (юнгианский психоанализ).

Построение единой психологической теории (в возможность создания которой хотелось бы верить) должно предваряться научно согласованным пониманием природы психического, его основных детерминант, эволюционного значения психических форм жизни. Это неизбежно предполагает решение задачи объяснения действия механизмов познавательной активности человека, так как познание является основным модусом психического.

Аксиоматические положения

И, все-таки, Homo Sapiens... Все остальные проявления человека: игра, деятельность, общение, нравственный выбор, эмоциональность, рефлексия, творчество и т.д. - возможны благодаря априорной разумности человека. С точки зрения развиваемого нами подхода, любые формы человеческой активности носят осмысленный характер. Смысл лежит в основе всякого побуждения, всякой мысли, чувства и образа. Это не означает, что только разумные, рассудочные формы деятельности человека имеют атрибут смысла. Иррациональная, бессознательная активность также берет начало из источника смысла.

1. Модусом существования психики является познание.

Мы согласны с уже упомянутым автором [2] в том, что расширение познавательных горизонтов, а не выживание является эволюционным оправданием для человеческой особи. Психическое отражение не бывает пассивным. Человек, отражая Мир, реализует свои познавательные интенции. “Картина мира” есть не просто результат отражения мира, а продукт собственной когнитивной (психической) активности. Психическое отражение не может быть адекватным отражением мира. Человек всегда превносит свои свойства в отражаемую стимуляцию. Другими словами, глобальный смысл, который перманентно раскрывается в процессе психического отражения - порожден эффектом согласования между собой областей смыслов в психической сфере (см. ниже), а не требованием максимальной адекватности отражения. По всей видимости, данная позиция разделяется и некоторыми “коллегами по цеху”. Так, В.Ф. Пятин и О.В. Лаврова, успокаивая читателей, пишут: ”...между реальным миром и реальным человеком всегда находится нечто “нереальное”, по крайней мере, “отраженный мир” и “отраженное Я”, состоящее почти из “чистых смыслов”. К сожалению, апперцепция при контакте “Я” и мира - абсолютная неизбежность. ” [10]. Апперцепция - неизбежность, конечно же, не к сожалению, а к большому счастью, поскольку именно опосредованность и возможность субъективного миропонимания делает познание по-настоящему человеческим, хотя, иногда и “слишком человеческим”. Большое благо, что мы отражаем мир иначе, чем камень или цветная капуста.

2. Психическая сфера состоит из смыслов.

В психике содержатся смыслы и ничего кроме смыслов. Экспериментальные данные доказывают, что действующий стимул, лишенный для человека смысла, не только не идентифицируется, но и перестает обнаруживаться. Это справедливо практически для любой модальности. Природа психического не терпит семантической пустоты.

Вместе с тем, утрата жизненно важных, экзистенциальных смыслов часто приводит к деструктивным и аутодеструктивным поискам оных. По словам В. Франкла “самоубийца верит в смысл, если не жизни, то смерти”.

То есть, смыслы психической сферы гетерогенны. При этом, вероятно, можно говорить об иерархии уровней смысла.

3. Смысл имеет множество своих областей.

Область смысла (когнитивная структура, семантическая структура, схема) - совокупность потенциальных или актуализированных связей с другими смыслами, имеющими множество своих областей. Область смысла континуальна. Смысл дискретно не проявляется. Дискретен может быть только знак, выражающий смысл.

4. В психологическом настоящем количество актуализированных смыслов в психической сфере конечно.[2]

В каждый момент времени актуализированы определенные области смыслов, а не вся психическая сфера. В силу этого мы всегда имеем дело с ограниченным количеством активированных смыслов. Однако, принципиально невозможно, даже гипотетически, представить алгоритм их исчисления.

5. Смысл не существует без знака.

Означивание смыслов и осмысление значений происходит только посредством знака. Знак является средством выражения смысла. Знаком является все, что позволяет выразить смысл.

5.1 Смысл не может быть знаком самого себя.

Означаемое и означающее не могут совпадать. Поэтому понятно, что знак не может являться смыслом.

Ипостаси смысла

Известно, что все понятия, используемые в психологии носят нестрогий характер. Нестрогость в первую очередь обусловлена сложностью, многоаспектностью предметной области исследования, но надо также сказать, что, по всей видимости, некоторым психологическим понятиям принципиально невозможно дать строгую дефиницию, и первым в этом ряду стоит понятие “психика”. Однако, невозможность дать содержательное, полное и непротиворечивое определение того, чем является психика, не упраздняет, тем не менее, сам предмет исследования. По всей видимости, понятие “смысл”, а, вернее то, что это понятие обозначает, не является до конца формализуемым. Невозможно дать строгое определение этого понятия. Единственное, что возможно - попытаться определить его через описание феноменологии, через проявленность, атрибутику, эффекты взаимодействия. Вместе с тем, к пониманию природы смысла приводит понимание того, что не является смыслом (определение через отрицание).

Смысл, как предполагаемая единица анализа психики, не имеет однозначной трактовки. В литературе можно найти более двух десятков определений, в которых фиксируются те или иные аспекты “смысла”. Попробуем привести несколько способов раскрытия этого понятия: старославянское “смыслъ” обозначало “разум, рассудок, ум; образ мыслей, способ мышления, мудрость” и соответствовало в этих значениях греческим словам “sanezis, dianoila, eunoila”[3]. “Смысл” употреблялся раньше как “замысел, намерение, помысел”. В. Даль выделяет два аспекта смысла: в первом смысл является синонимом разума, мышления, а во втором - понимается как некое правило, организованность аспектов мышления. Значение, эксплицируемое приставкой “с”, показывает движение как сближение, соединение, слитие. Здесь важно отметить, что само соединение, органичное сочетание порождает целостность, “фиксированность связи, которая может быть опредмечена в некоторой знаковой системе, например в тексте”[4]. По В.В. Налимову, смысл - это то, что делает знаковую систему текстом. Заметим, что вероятностная теория смыслов, предложенная В.В. Налимовым, во многом близка нашим представлениям. Так, рассматривая ноосферу, автор сознание человека в индивидуальном и коллективных проявлениях, описывает как текст. Принципиальное расхождение с подходом Налимова мы обнаруживаем в вопросе о локализации смысла. Согласно Налимову, все возможные смыслы мира изначально заданы, они лежат вне человека. Мы же полагаем, что носителем смыслов является человек. Только психическая сфера, и, в частности, сознание человека может рассматриваться как текстовое образование. Вне психической сферы смысл не проявляется.

Согласно П. Павиленису, смысл - это “некий непрерывный невербальный конструкт, а осмысливание - интерпретация в индивидуальной концептуальной системе” [9]. Наиболее ценное для нашего построения понимание смысла мы находим в работах отечественных психологов. У Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, С.Л. Рубинштейна мы встречаем разделение понятий “значение” и “смысл”. Пожалуй, одним из первых в отечественной психологии дифференцировал эти понятия Л.С. Выготский. Говоря о слове, как средстве знаковой коммуникации, Выготский вслед за Ф. Поланом различает “смысл” слова и его “значение”. “Смысл, - пишет Выготский, - представляет собой совокупность всех психологических факторов, возникающих в нашем сознании... Смысл слова... оказывается всегда динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости. “Значение” есть только одна из зон... и при том, зона наиболее устойчивая, унифицированная и точная. ...Значение есть тот неподвижный и неизменный пункт, который остается устойчивым при всех изменениях смысла слова в различном контексте. ...Значение есть не более как потенция, реализующаяся в живой речи, в которой это значение является только камнем в здании смысла” [3]. Главный вывод, который на основании такого разделения делает Выготский, заключается в том, что “смысл”, не являясь в отличие от “значения” неразрывно связанным с определенной знаковой формой, отделим от знака. Всегда существует возможность выражения одного и того же смысла через различные наборы знаков (поэтому можно говорить, что смыслопорождение является синонимом понимания, ведь глубина понимания зависит от количества наборов операндов (знаков), “обслуживающих” выделенное в сознании смысловое отношение). Иначе говоря, знак обладает свободной семантикой, а количество степеней свободы обусловлено положением знака в контексте. “...Смысл слова неисчерпаем. ...Смысл ...никогда не является полным”, - указывал Выготский [3]. С его идеями в полной мере согласуются мысли А.Н. Леонтьева. По Леонтьеву, “личностный смысл” представляет собой “отношение мотива к цели” [6]. В то время, как значение отражает индивидуальное, независимое от личности отношение к объективной действительности. А.Р. Лурия называет “смысл” индивидуальным значением слова и полагает, что субъективные аспекты значения превносятся “соответственно данному моменту ситуации” [7]. (Похожие идеи мы обнаруживали в теории Налимова). С.Л. Рубинштейн акцентирует внимание на единстве знания и переживания , которое отражается в “смыслах” как производных от устоявшихся в языке значений. Он писал: “Фиксированные в языке обобщенные значения, отражающие общественный опыт, приобретают в контексте индивидуального сознания, в связи с мотивами и целями, определяющими речь, как акт деятельности индивида, индивидуальное назначение или смысл, отражающее личное отношение говорящего - не только его знания, но и его переживания в том неразрывном единстве и взаимопроникновении, в котором они даны в сознании индивида” [11].

Помимо психологов термины “значение” и “смысл” используются в логике, теории информации, лингвистике, культурологии и других областях знания. Иногда то, что одни считают “смыслом” (например, Фреге), другие называют “значением” (Полан, Выготский, Леонтьев, Бахтин). Однако, несмотря на большое количество определений (в начале ХХ в. Ч. Огден и А. Ричардс приводили уже 16 вариантов определения понятия “значение”), как в большинстве подходов , и прежде всего в русле психологии, так и в настоящей работе делается “разведение” понятий “смысл” и “значение” в соответствии с точкой зрения, предполагающей существование “значений” в сфере культурных конвенций в противовес локализованности “смыслов” в психической сфере субъекта. Исходя из п. 5.1., смысл, как факт и содержание психической сферы не может быть знаком самого себя: осмысленно - обозначаемое знаком, а значение последнего выступает звеном в смыслообразовании. В терминах Выготского, через значения лежит переход от интерпсихического к интрапсихическому.

Смысл многолик. Он может выступать как интенциональная сила, как аффективное состояние, как ментальное образование, как результат проверки перцептивных ожиданий, как позитивный результат сличения с эталонами памяти. Признание смысла в качестве единицы анализа устраняет необходимость традиционного искусственного разделения психики человека на эмоциональную, волевую, познавательную сферы, так как смысл содержит в себе прагматическую (воля: мотив - действие), семантическую (мышление: представление и речь), синтаксическую (перцепция: ощущение и собственно восприятие) и эстетическую (аффект: эмоции и чувства) компоненты, находящиеся в неразрывном единстве и взаимопроникновении. Внимание и память, как сквозные психические функции, обеспечивают актуальные условия для выражения смысла. Напомним мнение “Моцарта психологии” относительно недопустимости обособления различных сторон психической активности. По Выготскому, “... существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффективных и интеллектуальных процессов... во всякой идее содержится аффективное отношение человека к действительности, представленной в этой идее” [3]. Добавим лишь, что не только аффективная и интеллектуальная активность имеют своим условием смыслообразование. Всякая актуализированная интенциональность порождается активацией смысловых структур. Это справедливо и для перцепции. Функциональная микроструктура перцептивного акта включает в себя стадии идентификации и опознания, стадии, на которых происходит сличение с эталонами долговременной памяти, которая, как известно, имеет семантическую структуру. То есть, перцептивный акт невозможен без актуализации соответствующих смыслов. В том, что перцептивный процесс скорее проверка собственных перцептивных ожиданий, а не отражение наличной стимуляции, мы согласны с Дж. Брунером.

Таким образом, делая следующий логический шаг, мы приходим к выводу о том, что сфера психического может рассматриваться как текст, если последний понимать не в привычном лингвистическом смысле, а в более расширенном, изначальном, ведь латинское textum означает “связь, соединение”. Как уже ранее говорилось, состав психической сферы образуют смыслы, которые упорядочены некоторым определенным образом[5]. Множество областей смыслов (в литературе чаще говорят о семантических структурах или о познавательных схемах) организует все пространство психической сферы. При этом, каждая ситуация в психологическом настоящем (“здесь и сейчас”) вводит свои ограничения на возможности актуализации смыслов. Психологическое настоящее определяет контекст, в котором знак, или констеляция знаков, получают свою интерпретацию. Попутно напомним, что Ф. Шлейермахер ввел представление о герменевтическом круге: знак, будучи по своей природе неоднозначным, понимается через окружающий его контекст, хотя сам контекст понимается через локальные смысловые единицы. Части понимаются через целое, а целое - через части. В свою очередь, понимание в контексте “здесь и сейчас”, возможно при условии контекстных смысловых связей “в тексте” психической сферы субъекта и каждая знаковая ситуация в определенном смысле запускает механизм поиска таких связей. На уподобление структуры сознания структуре текста как сложного знакового образования указывал Топоров В.Н., подчеркивая, что “...в распознающем и интерпретирующем устройстве потребителя текста есть то, что есть и в самом тексте.” [13].

Контекст знаковой ситуации[6] накладывает ограничения на возможности понимания в силу того, что знак в контексте обладает конечным количеством степеней семантической свободы. Следовательно, в психологическом настоящем на структурирование текста психической сферы будет влиять содержание контекста, в котором фигурирует знак.

Представление о психической сфере как текстовом образовании (психическая сфера: синтактика, эстетика, прагматика, семантика) обосновано соответствием общенаучному базису (субстрат: пространство - энергия - время - информация), а также пентабазису сознания, предложенному В.А. Ганзеным (сознание: перцепция, аффект, воля, мышление).[7]

Вместо заключения

На нынешнем этапе развития психологии почти неприлично говорить о возможности нахождения локальных, атомарных психических образований, “кирпичиков”, которые так отчаянно пытался обнаружить Вундт. Смысл в нашей модели не есть некая молекула психического, так как области смысла представляют собой гетерогенные семантические поля, а поле - континуально и при своем проявлении не членится. Более того, изменение в одной области смысла не может не приводить к изменениям в других областях смысла психической сферы. В противном случае, нужно было бы допустить возможность существования у человека альтернативных, некоррелирующих “картин мира”. Возможно, что это имеет место в патологических случаях, например, при шизофрении. Сформулированное положение, конечно же, не предполагает отрицания существования множественности познавательных контуров, а также существование одних и тех же смыслов в разных областях смысла, но выраженных различными знаковыми средствами.

Операции в психической сфере позволяют осознать (а, значит, и формализовать) латентные, “бессознательные” смыслы. Вместе с тем, никакой смысл не может быть доведен до окончательного формализованного вида. Это позволяет наделять смысл трансцендентальной силой, что дает возможность сделать вывод о трансцедентальности психического.

Мы вполне отдаем себе отчет в том, что сформулированные в данной статье идеи требуют обстоятельной проверки. Оставляя за собой право на ошибку в психологическом настоящем, мы, так или иначе, выбираем притягательные для нас смыслы. А посему -

Freund, es ist auch genug. Im Fall du mehr willst lesen,

So geh und werde selbst die Schrift und selbst das Wesen.

Angelus Silesius “Cherubinischer Wandersmann”, VI, 263 (1675)[8]

1.  Агафонов А.Ю. Особенности организации психосемантического пространства в процессе переработки знаковой информации (психофизиологический аспект). Дипломная работа. 1994.

2.  Аллахвердов В.М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.

3.  Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1934.

4.  Голенков С.И. Культура, смысл, сознание. Самара, 1996.

5.  Зинченко В.П. Образ и деятельность. Москва - Воронеж, 1997.

6.  Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

7.  Лурия А.Р. Язык и сознание. М., 1979.

8.  Налимов В.В. Спонтанность сознания. М., 1989.

9.  Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983.

10.В.Ф. Пятин, О.В. Лаврова. Фантомы духа // Вестник СамГУ, 1997. №3.

11.Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946.

12.Смирнов И., Безносюк Е., Журавлев А. Психотехнологии. М., 1995.

13.Топоров В.Н. Пространство и текст. Текст: семантика и структура. М., 1983.